Тамплиеры, розенкрейцеры, масоны - кто они?

Статья "Информаторы и пятая луна Юпитера: алхимия в американских колониях"

*** Часть 2 ***


Паства также включала инвестора и партнера Уинтропа Роберта Чайльда, родившегося в Англии. Он один из тех противоречивых личностей, которых можно найти в Европе — колониальный алхимик со связками розенкрейцерских слухов вокруг него, который, как представляется, также был строгим пресвитерианцем. Он и Уинтроп обменялись множеством писем, содержащих алхимическую информацию, оккультные предположения, а также списки книг, взятых для чтения или приобретенных. Например Чайльд писал Уинтропу: «Один Воган, невинный молодой человек, написал «Anthroposophia».» Чайльд имел планы на виноградник, чтобы быть не только инвестором в бизнес и экспериментатором в улучшении методов сельского хозяйства, но также и для гордости Англии, так как Франция не должна быть единственной страной, чтобы наслаждаться похвалами за виноделие.

Элиас Эшмол был великим антикваром своего времени. В своем дневнике Эшмол упоминает дразнящие впечатления от его встреч и переписки с розенкрейцерскими апологетами и алхимиками, а также с каббалистами, астрологами, членами внутреннего круга Фрэнсиса Бэкона, с членами Королевского общества и ранними масонами. Большинство библиотеки Джона Ди, в том числе его рукописи, было в коллекции Эшмола. В своем «Theatricum Chemicum Britannicum» (1652) Эшмол в предисловии заявляет, что граф Норфолк был излечен от проказы собратом R.C., и Елизавета была дважды спасена от оспы другим. Он был святым у астрологов, защищая их от Кромвеля. Это удивительно, что он имел влияние на обоих — и на Кромвеля, и на короля Карла II, который считал Эшмола фаворитом. Киттредж пишет: «У нас есть еще дополнительные следы деятельности Чайлда в 1651 году. 7 марта Эшмол делает следующую запись в своем дневнике: «Я пошел к Мейдстону с доктором Чайлдом, терапевтом», помещая Чайльда рядом с центром алхимического сообщества Англии.

Но, пожалуй, самым драматичным свидетельством интереса Чайлда к эзотерике далеко за пределами среднего пресвитерианства является посвящение в 1651 году перевода на английский язык «Three Books of Occult Philosophy» Агриппы:

«Моему самому почетному и не менее ученому другу, Роберту Чайлду, доктору физики.

Сэр! Великие люди опускаются, храбрые могут пасть, но честный Философ держит его позицию всегда. О вас самих поэтому я жажду оставить представление, что я знаю, что вы в состоянии защитить; не мечом, но благоразумием; и не только этим, но тем, что с вашей помощью и с вашего согласия вы можете дать также и великолепие. Я вижу, что не от тщеславия то, что вы обошли море и сушу, ибо через это вы сделали новообращенного, не как иначе, но вашей собственной личностью, преобразовав его из вульгарного и иррационального скептицизма в рациональный охват возвышенного, герметичных и богословских истин. Вы настолько опытны в данной области, как если бы сам Гермес был преподавателем; и Вы настолько понимаете всё другое, как будто Агриппа был вашим Мастером. Со многими заморскими философами, которых мы только читали, вы беседовали лично: многие страны, редкости и антиквариат, о которых мы только слышали и восхищались, вы видели. Мало того, вы не только слышали об этом, но видели, и не на картах, но в самом Риме в римской манере. Там вы видели много церемоний и немного религии; и в дикости Новой Англии вы видели среди некоторых, много религии, и мало церемонии; и среди прочего, я имею в виду их туземцев, ни церемонии, ни религии, но то, что природа диктует им. В этом нет некоторого разнообразия, а ваши наблюдения немалые. В ваших хождениях за моря вы видели чудеса Бога во глубине морской; и на суше вы видели удивительные дела Божьи в недоступных горах. Вы не оставили ни одного неперевёрнутого камня, и переворачивая их могли способствовать открытию того, что было оккультным, и достойно, чтобы стать известным. Это предмет моих желаний — пусть мир знает, что я горжусь Вами, и моим ученым другом, и Вашим опытным попутчиком, доктором Шарле, которые, как истинные философы, пренебрегли своими мирскими преимуществами, чтобы стать хозяевами того, что теперь сделало вас обоих действительно уважаемыми. Если бы у меня было столько языков, сколько у вас самих, риторические и патетические выражения их бы не смогли бы выразить моё почтение и чувства по отношению к вам обоим. И теперь сэр! по отношению к этому моему переводу, если ваше суждение обнаружит нем недостатки, пусть ваша откровенность сообщит это сама. Пусть этот трактат по оккультной философии, пришедший, как чужой среди англичан, будет под Вашим патронажем, помня, что Вы сами когда-то были чужаком в стране его рождения. Чуждый, я одет в английскую одежду; но если она будет не по моде, и поэтому неблагодарным любому, пусть ваше разрешение поменять её на более модную; Вы знаете, что чужаки наиболее часто призывают моду, особенно если кто-нибудь начинает проверять их привычки. Ваше одобрение — это то, в чём я нуждаюсь, и что окажет мне услугу,

Сэр,

Наиболее признательный Вам,

J. F.»

По словам Джеймса Фергюсона, в начале пути к источнику большинства библиографических вопросов, связанных с алхимией и розенкрейцерством, J.F. был акронимом Джона Френча (1616-1657), терапевта, памятного за его продвижение дистилляции в химии. Тобиас Чертон и другие утверждали, что Джеймс Фрик и был J.F. Чертон также утверждает, что Роберт Чайлд был в тайном обществе с Сэмюэлем Хартлибом, Томасом Воганом и Эшмолом.

Хартлиб был назван «ступицей колеса знаний». Переехавший в Англию из Польши, он был другом великого педагога Коменского и поэта Джона Мильтона, написавшего «Paradise Lost». Он был, пожалуй, имеющим наибольшие связи интеллектуалом своего времени, потому что он обменялся письмами с каждым экспертом, которого он мог найти. Друзья и корреспонденты Хартлиба составили Невидимый колледж, который стал одним из главных основ Королевского общества, хотя сам Хартлиб был исключен из членов. За вклад во всё от пчеловодства до увеличения урожайности и сбора лекарственных средств (рациональный и иррациональный), Кромвель наградил Хартлиба пенсией, достаточной для жизни. Но когда члены королевской семьи вернулись, Хартлиб оказался заброшен; он умер в нищете.

Хартлиб потратил годы, дискутируя в колонии ученых, возможно, в Вирджинии, но ни одна из заинтересованных сторон никогда не стремилась к такой ужасающей поездке через Атлантику и такому неопределенному будущему на внешнем краю огромного неизвестного континента. Когда Хартлиб встретил Уинтропа, он был впечатлен этим блестящим молодым алхимиком из Америки, носящим образцы богатейшей минеральной руды, какую Хартлиб когда-либо видел. Но он был одним из тех, кто остыл, когда могикане занялись колонией.

Но что о четвертом члене предполагаемого тайного общества розенкрейцеров Чертона Томасе Вогане?

Алхимическая свадьба

Томас Воган был вовлечен в план Робертом Чайлдом, чтобы сформировать алхимический круг, но Воган говорил о себе, как о члене Общества Неизвестных Философов. Воган, используя псевдоним Евгений Филалет, был автором «Anthroposophia Theomagica», книги, которая сплетает магию и мистику с цитатами и из Плотина, и из пресловутого натурфилософа (оккультиста) Агриппы, и из языческого биографа Плутарха, и из Виргилия, языческого поэта древнего Рима, не говоря уже о Гермесе Трисмегисте и Пифагоре. «Я смотрю на эту жизнь, как на прогресс королевской сути: но душа уходит от её суда, чтобы увидеть страну», пишет Воган. Он также жаловался: «Это век интеллектуальных рабов: если они встречают нечто экстраординарное, они упрощают его обычно определениями или замазывают его ложными толкованиями, пока оно не начинает выглядеть в традиции Аристотеля. Его последователи настолько уверены в своих принципах, что они ищут не понимания того, что говорят другие, но принуждают других говорить то, что они понимают. Но в природе, как и в религии: мы по-прежнему колотим молотком старые элементы, но ищем не Америку, которая лежит за их пределами.»

Воган был братом-близнецом Генри Вогана, врача и метафизического поэта, который был под влиянием таких поэтов, как Вордсворт и Теннисон, пророческий мастер научной фантастики Филип Дик. Томас начал, как служитель в родном Уэльсе, с щедрой зарплатой, включающей дом и земель значительно выше среднего ожидания молодого человека. Джон Уокер писал о случае Вогана в «Sufferings of the Clergy» (1714 г.), сообщая, что он был выгнан из своего прихода «за пьянство, ругань, невоздержание, будучи никаким проповедником», и то, что, по его мнению хуже всего, за то, что в был в руках короля. И, пожалуй, последняя статья была единственным обоснованным доказательством всего остального.» Но позже в своих письмах Воган признал, что он «много лет получал удовольствие от пьянства». Гражданская война сделала намного хуже, чем просто удаление проповедников из своих приходов. Смерть и увечья стали общими для обеих сторон. Воган отступил к своим экспериментам и исследованиям в Оксфорде.

Трагическая история любви лежит в основе жизни Томаса Вогана. Он работал в вместе с женой Ребеккой над своими алхимическими и мистическими опытами, его сестрой в большой работе. Ребекка была не просто помощником. Все прорывы, которых он достиг, либо были сделаны с ее помощью, или ее вдохновением. Его работа после ее смерти стала просто обыгрыванием того, что он уже знал. Ее мастерство было настолько велико, что он назвал одну из своих открытий «Aqua Rebecca», потому что без ее помощи он не мог воспроизвести его.

Но в 1658 году Ребекке приснился кошмар о том, что на неё напал жеребец, после чего она заболела. К апрелю, когда она умирала, Воган одержимо погнался за формулой, которую он забыл, из своих ранних дней работы с ней. Возможно, он думал, что это вылечит ее, хотя он нигде не упоминает об этом. Вместо этого, когда он ликовал от достижения своей цели, она умерла. О пустоте этого триумфа он эхом записал в примечаниях, впервые опубликованных Уайтом около двухсот лет спустя. Воган сначала заявляет, что горе настолько великой навалившейся потери было топливом его усилий, и что он был награждён успехом в качестве компенсации за потерю любимой, но с течением времени он разделил всю глубину его горя, и трагедию отрицания он остро чувствовал. Он позволил абстракции втянуть его в эскапистские грандиозные усилия, и он пропустил реальный момент трансформации, момент, который преследовал его всю оставшуюся меланхолическую жизнь. Его заметки заканчиваются лишением веры в его стремлении к ней, его сожалений, и подробным, душераздирающе нежным списком всех обладаний ею, оставшимся с ним.

Он закрыл записную книжку с записями об их совместной работе и дал ей новый титульный лист. Он изобрел монограмму из инициалов ее и его имён, и их фамилии: T R V; он использовал её, чтобы подписывать большинство записей, даже тех, которые были сделаны после ее смерти. Незадолго до первой годовщины ее смерти Томас мечтал о Ребекке. Она появилась, покрытая «тонким струящимся шелком» неземного зеленого цвета; она была выше, а лицо её сияло с ангельским свечением. Как раз перед встречей с Ребеккой в 1651 году Том написал «Lumen де Lumine», или «Новый магический свет», в котором он описал богиню мудрости, одетую в зеленое, которая, наконец, просвещает его. Том принял появление Ребекки в зеленом платье во сне, как ясное послание. Она была Беатриче его Данте, и она по-прежнему будет ею.

В течение нескольких месяцев после ее смерти он видел сны о ней, которые принесли ему предчувствия, например, она явилась во сне, чтобы правильно предсказать смерть отца в июне того же года. У преследуемого столькими смертями Тома начались кошмары об атакующем жеребце. Он был уверен, что его конец близок. Но в конце августа у него была мечта о жене, которая оставила ему чувство, что он теперь понял, что Библия вкладывает в понятие «дом в вечности».

Во время меланхолии Вогана начался суд над ним, как над алхимиком, поддерживающим короля, благодаря своему другу, роялисту и партнеру в алхимических экспериментах сэру Роберту Морею, чьи достижения включали работу судьей, математика, государственного деятеля, военного, дипломата, разведчика и первого президента Королевского общества. Наряду с Эшмолом Морей являлся одним из двух самых ранних масонов, зафиксированных в английской истории. Морей, которому, вероятно, ассистировал Воган, помогал Чарльзу II своими алхимическими экспериментами. Когда королевский двор покинул Лондон ради Оксфорда, чтобы избежать чумы в 1665 году, Воган был взят с ним.

В 1652 году Воган перевел и опубликовал «Fama Fraternitatis Rosae Crucis», основной документ розенкрейцеровского движения, первое английское издание с того времени, как оригинальное издание вышло в Германии на сорок лет раньше, в 1614 году. Ученые утверждают, что Морей дал Вогану шотландский вариант рукописи «Fama», который принадлежал отцу Морея. Это привело к предположению, что Морей был розенкрейцером. Но что именно это значит? То, что он был членом тайного общества почти сверхчеловеческих адептов? То, что он был одним из первых участников филантропического заговора секретного ордена масонов? Что, если он был просто вдохновлен розенкрейцерскими трудами? Он не упоминает розенкрейцеров нигде в своих письмах, но, конечно, розенкрейцер и не стал бы.

В 1664 Джон Уинтроп-младший написал Морею об открытии им слабой звезды вблизи планеты Юпитер, что, как он считал, было его пятой луной. Современные астрономы не решились бы наделить Уинтропа такой остротой зрения, но доказательства в письме не вызывает сомнений. Морей, как говорили, имел второе зрение, по слухам распространенное среди горцев; он предвидел смерть жены, но не смерть своего друга Вогана. В 1666 году один из их экспериментов привел Вогана к вдыханию паров ртути, убив его. Морей заплатил за похороны своего друга.

Морей прожил еще семь лет; ближе к концу своей жизни он стал затворником, жил как очень бедный человек, одержимо проводя алхимические опыты в грязной лаборатории. Вообще мы знаем, что он во время своей жизни он был освобожден судом от ответственности за некоторые дела, или, возможно, он был в старости почти призраком, бормоча что-то своему старому другу Тому Вогану. Когда Морей умер, король приказал похоронить его в Вестминстерском аббатстве.

***

Алхимик Старки

В 18 и 19 веках Роберт Чайлд считался автором многоуважаемых книг Eirenaeus Philalathes — псевдоним, который мог быть данью Евгению Филалету. Некоторые историки полагают, что Джон Уинтроп-младший мог бы быть реальным Евгением Филалетом. Немного неясно для доказательства авторства Уинтропа, как «Eirenaeus» впервые появился в фергюсонской библиотеке Chemica, где ответственный библиофил говорит, что они являются одним и тем же. В «Bacstrom Manuscripts» в коллекции Мэнли П. Холла в томе 12 в его примечаниях к анонимной рукописи «Some Curious Processes», а в его примечаниях к его рукописной копии «Lambsprink’s The Great Work», морской капитан алхимик Бакстром писал, что д-р Уинтроп был «Eirenaeus». Скорее всего Бакстром передал устную традицию, которая, конечно, не обязательно делает определение верным, но это интригующая деталь.

Так реальный автор «Eirenaeus Philalathes» пожалуйста, встаньте, пожалуйста, встаньте? Вероятным кандидатом является Джордж Старки. Как показывает Нойман в своем эссе в журнале «Alchemy Revisited», поразительное сходство источника и выражения могут быть найдены между письмами от Старки Бойлу и алхимической работой, приписываемой Eirenaeus.

Джордж Старк, как Старки как он был известен сначала, родился на Бермудах, но получил образование в Гарварде, где алхимия была в моде. Он поселился в Бостоне, где практиковал медицину Парацельса профессионально. Его эксперименты с технологиями алхимии, когда она превращалась в химию, были достаточно серьезными, чтобы он покинул Америку и уехал в Лондон в поисках лучших материалов для строительства своих алхимических печей. Он только что женился и изменил свое имя на Старки. В последнее время историки согласились, что Старки является для Америки «ранним крупным ученым».

Навыки Старки сделали его популярным в круге реформаторов, парацельсовских докторов и алхимиков Самуэля Хартлиба. Он был известен тем, что способен производить большее количество качественных ароматических масел благодаря своему секретному процессу. Его самая известная демонстрация или притязание — эликсир омоложения из высохшего персикового дерева. Но его влияние идет дальше, чем это.

Уильям Ньюман, профессор истории науки в Университете Индианы, утверждает, что Старки был, вероятно, самым читаемым американским ученым до Бена Франклина. Работа Старки, как говорят, повлияла на трех наиболее влиятельных интеллектуалов того века: Исаака Ньютона, известного философа и врача Джона Локка, и математика и философа Лейбница. Роберт Бойль, пионер научного метода и один из тех, кто более других ответственен за вылупление бабочки химии из кокона алхимии, был поражен, когда Старки вылечил его до тех пор неизлечимую болезнь. Старки стал учителем химии Бойля. Бойль восхищённо цитирует Eirenaeus Philalathes-а в своих трудах. Но он, кажется, не знал, что Старки был автором книг Eirenaeus Philalathes-а. На самом деле, критики день жаловались, что такой глубокий автор должен быть распространяем Старки, трудным и неприятным человеком. Недавние исследования записных книжек Старки раскрывают методику и чёткость изображения ближе к химии, чем алхимии.

Написанная Eirenaeus Philalathes-ом высокая проза вдохновляет духовных и политических реформаторов того времени, если вы были одним из них, то, вероятно, предпочли бы стать другим. Ириней такое писал в алхимическом коде, языке метафор, что непосвященному читателю остается только удивляться, как закупать такие ингредиенты, как «голуби Дианы», «менструальная кровь нашей шлюхи», «огонь Геены» (адский огонь в современном жаргоне) и «огненный дракон». Тогда как, возможно, их легче добыть, точное использование или смысл слов «гермафродит», «бешеная собака» и «хамелеон» остаются неясными. «Огонь Геены», по-видимому, универсальный растворитель, но, как хранить то, что растворяет все, что он вступает в контакт с, в буквальном смысле разбирая строительные блоки нашего материального мира? И как именно амальгама «улетает семь раз»?

Старки представил себя в качестве редактора и распространителя скрытного Eirenaeus-а. С 1654 по 1683 годы более десятка работ были опубликованы, в том числе «The Marrow of Alchemy», «Secrets Revealed» и «The Secret of the Immortal Liquor called Alkahest». Шесть из его работ имеют заголовки, которые включают прославленное алхимическое имя сэра Джорджа Рипли. После двадцати лет учебы в Италии, где он был любимцем Иннокентия VIII, он отправился домой, в Великобританию, в 1477 году, где он написал «The Compound of Alchymy»; или «The Twelve Gates leading to the Discovery of the Philosopher’s Stone». Книга была посвящена королю Эдуарду IV и была его любимой. Рипли был одним из первых, который составить поэзию по алхимии, и его великолепной свиток и многие труды сделали его известным. Его богатство было легендарным и его завладение богатством делает более правдоподобным то, что он мог превратить свинец в золото.

Существуют только 23 экземпляра свитков Рипли. Согласно «Science Museum» Лондона «Свитками считаются копии 18 века и вариации потерянного оригинала 15 века.» Мне повезло в детстве, что просматривал один в коллекции Мэнли П. Холла с самим великим коллекционером.

Рипли также имел честь, пожалуй, первым опубликовать ранее неизвестные рукописи великого Раймонда Лулла, который двести лет назад написал новаторские работы не только по математике, статистике, классификации и архитектуре, но и по мистике и оккультизму.

Старки, кажется, наслаждался, собирая подробную информацию о жизни Eirenaeus. Кое-кто может задаться вопросом о раздвоении личности, пока затруднение со Старки не станет прояснится. Старки в письмах к Бойл пишет, что он получил предложения использовать свои секреты, которые могли бы сделать его очень богатым. Инвесторы были готовы дать ему возможность делать золото и серебро в промышленном масштабе. Но Старки сказал, что такая жизнь будет, как каторга к нему, удаляя его от того, что он любил больше, изучая природу и открывая её секреты. Старки поделился своими секретами с Бойлом, но только при условии заверения, что Бойл никогда не продаст их. Озарения Старки получил по милости того, кого он назвал Отцом Света, и они были не для простого вульгарного извлечения прибыли. Они должны были способствовать реформе мира, восстановлению рая божественным откровением. Это была деликатная ситуация. Старки нуждался в финансовой поддержке Бойля, так что ему пришлось показать, что усилия того стоят, но если он сдал бы слишком многие из его торговых секретов, то он не был бы больше полезным.

Старки относил часть своей гениальности к мечтам. Один из этих снов был важным вкладом в миф адепта или посвящённого, который является искреннему алхимику. В письме к Бойлу Старки пишет: «Смотри! Я казался намереным работать, и появился мужчина, вошедший в лабораторию, прибытием которого сюда я был изумлён. Но он поздоровался со мной и сказал: «Пусть Бог поддержит твои труды.» Когда я услышал это, понимая, что он упомянул Бога, я спросил, кто он такой, и он ответил, что он мой Евгений; Я спросил, есть ли такие существа. Он ответил, что были… В конце концов я спросил его, что было алкагестом Парацельса и Гельмонтом, и он ответил, что они использовали соль, серу, и подщелаченное тело, и хотя этот ответ был более неясным, чем сам Парацельс, пока в ответ невыразимый свет не вошел в мое сознание, так что я полностью понял. Дивясь на это, я сказал ему: «Смотри! Твои слова завуалированы как бы туманом, и все же они принципиально верны.» Он сказал: «Это так необходимо, чтобы всё сказанное собственным Евгением было верным, в то время как только что сказанное мной является самым верным из всего.» Евгений по-гречески в обычном переводе «хорошо рождённый», но «добрый дух» или «великий дух», даже ангел-хранитель или высшее Я может быть ближе по смыслу переданного Старки.

Когда Старки повернул свой писательский опыт на политические памфлеты, а затем попал в судебные тяжбы, его репутация была безнадежно запятнана. Затем в 1665 году великая чума прибыла в Лондон, как Носферату на своем корабле крыс. Джордж Томсон был врачом и писателем по медицинским вопросам, который потряс британский медицинский мир, когда он удалил селезенку собаки, но сохранил бедное животное живым в течение еще двух лет. Старая теория телесных склонностей была опровергнута этим единственным экспериментом. Когда чума пришла в Лондон, Томсон остался делать то, что он мог, чтобы помочь пациентам и изучать ее симптомы; он даже вскрывал труп жертвы чумы. Он был в ярости на Королевскую коллегию врачей за отказ помощи населению и бегство в роскошную безопасность, поэтому написал брошюру, обвинив их в нарушении служебного долга. Английский неоплатонист и общественный розенкрейцер Джон Хейдон, который практиковал закон и астрологию бок о бок, ответил в том же году бешено в брошюре под названием: «Psonthonphanchia, or a Quintuple Rosiecrucian Scourge for the due Correction of that Pseudo-chymist and Scurrilous Emperick, Geo. Thomson». Хейдон был хорошо известен среди роялистов и оккультистов своей способностью предсказания. Он, должно быть, правильно предсказал конец Кромвеля. Какими бы способностями он не обладал, это не помешало ему быть заключенным в Тауэр через два года. Хейдон был известным плагиатором всего от Томаса Вогана до сэра Фрэнсиса Бэкона. Он может быть классифицирован, как определенный тип метафизического писателя, колоритный персонаж, подобный L.W. де Лоуренсу, который никогда не колебался цитировать дословно без указания авторства целые куски работ других авторов. Элиас Эшмол называл Хейдона «невеждой и мошенником».

Томсон жил достаточно долго, чтобы прочитать памфлет-атаку Хейдона на него благодаря Джорджу Старки. Тратя столько времени на жертв чумы, Томсон стал сам жертвой. Он отдал себя медицинской службе Старки. Старки лечил его сухим порошком жабы. Томсон носил высушенную жабу на шее в качестве вспомогательного средства. Ирония была завершена, когда Томсон выздоровел, но Старки умер. Томсон обвинил в этом пиво Старки и настаивал на том, что пиво противодействовало целебной силе порошка жаба. Джордж Старки умер в возрасте 37 лет, если он был Eirenaeus Philalathes, большинство его работ были опубликованы посмертно.

***

Алхимик, который охотился на ведьм

Коттон Мэзер был сложным человеком. Он энергично осуждал астрологию и все формы гадания, но он знал, как составлять астрологическую карту и утверждал в Королевском обществе, что влияния звезд в зодиаке на посадки и сбор урожая должна быть измерена. Он так страстно преследовал ведьм, что в 1689 году опубликовал бестселлер «Memorable Providences, Relating to Witchcrafts and Possessions». Книга, напитанная безумием паранойи, описывала симптомы колдовства. В ней рассказана история Гуди Гловер, ирландской прачки или пожилой матери прачки, чья печальная известность заключалась в том, что она была последней женщиной, обвинённой в колдовстве в Бостоне и казнённой через повешение. Она была ирландским рабом, вдовой, как и многие другие католики, проданные в рабство Кромвелю в 1650 году во время оккупации Ирландии. В 1680 году она и ее дочь работали в качестве прислуги в Бостоне, в доме Джона Гудвина. Летом 1688 года четверо из пяти детей Гудвина заболели. Диагноз обследовавшего их врача был: «Ничто, кроме адского чародейства, не могло стать источником этих болезней.» Марта, тринадцатилетняя девочка, решила судьбу Гловер, когда она сообщила, что они все заболевают после ссоры Марты с жалкой старухой, которая сказала ей гадости.

Во время судебного процесса перепуганная Гловер отказалась говорить по-английски, отвечая на вопросы только на своем родном гэльском. Мэзер настаивал, что она прекрасно могла говорить по-английски, но переводчик присутствовал на всех процессах. Свидетели сообщали, что старуха казалась рассеянной и путалась. Так как пуритане думали, что католическая церковь служила Сатане, у вдовы не было шансов. Коттон Мэзер был как бы «основным сводом судопроизводства», наполненным напыщенными нормативными документами и божественными откровениями, храбро воевавшим с Сатаной в Новом Свете, полном признаков деятельности нечистого, о которой доносили жертвы, такой например, как дьявольские шалости кражи белья.

Мэзер сообщил: «Был отдан приказ обыскать дом старухи, откуда в суд были доставлены несколько небольших изображений, или куклы, или Дети, изготовленные из тряпок и материала из козьей шерсти, и других подобных продуктов. «Гловер», продолжал он, «признала, что ее способ мучить объекты ее злобы был путем смачивания ее пальца слюной, и поглаживания этих маленьких изображений». Он не упоминает сходства этого с католической практикой молиться с использованием четок. Такие вуду-куклы были общим признаком ведьм. Затем Мэзер посетил Гровер в её камере, где эта преследуемая гэльская вдова погладила ее мокрым пальцем по гладкому камню, бормоча что-то, что должно было проклятием на Коттона Мэзера.

Народная магия был общей чертой пуританского образа жизни, как спортивные суеверия современных христиан, невинных актов с благими намерениями самообороны, возможно, таких как сжигание хвоста заколдованной свиньи, что затем ответной магией вызвало ожог на теле ведьмы. Мэзер писал, что он верил в силу заклинаний, залечивающих раны и вылечивающих от болезни, и знал о многих таких случаях. Но о большинстве из них, похоже, с чужих слов. Одна бедная ведьма была распознана, когда больной мальчик якобы был околдован через несколько своих срезанных волосинок, которые были ею сварены. Случилось, что Мэри Паркер пришла, чтобы спросить, не может ли она купить несколько кур. Но она должна была знать, что не было никаких кур в этом доме, хотя она настаивала, что не знала. Поэтому она должно быть врала, а истинной причиной визита были те волосы мальчика, которые она позже сварила.

Вдова Гловер был признана виновной и приговорена к смерти. Они провели ее из тюрьмы к виселице в телеге по улицам города напоказ, а жители издевались и глумились над ней. Толпа смотрела, как старуха умирает, а потом молча разошлась. Ее тело было оставлено висеть в качестве предупреждения для других ведьм. Роберт Калеф, купец из Бостона, который был одним из немногих, кто её знал, писал: «Гуди Гловер был презираемой, сумасшедшей, бедной старой женщиной, ирландским католиком, которая была осуждена за заражение детей Гудвина. Ее поведение на процессе был похожим на поведение сумасшедшего. Они поступили с ней жестоко. Доказательств против нее было совершенно недостаточно. Присяжные признали её виновной. Она был повешена. Она умерла католиком.» В 1988 году в Бостоне городской совет назначил «День Гуди Гловер», в странный жест примирения с опозданием на триста лет.

Ее проклятие, похоже, не удалось. Ближе к концу своей жизни Мэзер писал: «Я могу с небольшим доучиванием писать на семи языках. Я пирую со сладостями всех наук, на которые наиболее вежливая часть человечества обычно претендует. Я развлекался всеми видами истории, древней и современной. Я не новичок в курьёзах, на которые обращал своё любопытство, изучая всевозможными образами. Эти интеллектуальные удовольствия далеко за пределами любых чувственных утех.» Днём рождения Мэзера было 12 февраля, он умер 13 февраля в Бостоне, где он родился, в возрасте 64 лет.

В своем бестселлере Мэзер прервал излагаемую им погоню за ведьмами, чтобы описать качества пристойного пуританина: «Давайте в общих чертах согласимся поддерживать доброе мнение одного о другом. Это благотворительность, без которой даже наш отдача наших тел сожжению не принесёт никакой выгоды… это доброта, это устойчивость к провокациям, это не замышление зла, это всякая вера, всякая надежда.» Пуритане не злились, когда они казнили ведьму. Гнев был качеством ведьм, а не пуритан, которые серьезно его осуждали. Как мог Мэзер написать такую иронию с каменным лицом, когда он защищал убийство женщин (и нескольких мужчин)? Как он мог считать себя свободным от замышления зла, когда он относился к коренным американцам, как к «самым преданным и напоминающим его детям» Сатаны и обличал квакеров, как одержимых демонами?

Мэзер был типичным полным противоречий человеком, каких можно найти среди пуритан. Другой алхимик из Гарвардского колледжа, Уильям Стоутон, исполняющий обязанности губернатора провинции Массачусетского залива, председательствовал на процессе над ведьмами в Салеме, где он был главным судьей. Мэзер почти препятствовал процессам над ведьмами Салема. Он считал, что лучшим способом справиться с одержимой девушкой было переместить ее в её дом, где он и его семья могли ей помочь и прийти к более глубокому пониманию ее затруднительного положения. Тем не менее трагично, что Мэзер дал процессам салемских ведьм особенно разрушительный и иррациональный контекст, когда он утверждал, что призрачные появления должны быть приемлемыми и являться доказательствами. Девушки могли теперь свободно раскрыть во всю ширь воображение своих психопатических срывов, а суд и сообщество должны были принимать их во внимание. Тем не менее, Мэзер не одобрял способов ведения процессов. Его поздние попытки вылечить ведьм было тихими и частными.

Мэзер прожил достаточно долго, чтобы стать чемпионом прививки в то время, когда эпидемии оспы убивали колонистов, тогда как сами они убили так много индейцев, целыми племенами. Битва за разрешение прививок была жестокой. Многие верили, что использование науки для освобождения от бича божьего было сродни колдовству. Это является ключевым моментом и в американской истории, и в истории американской метафизической религии. Почему Мэзер после процессов над ведьмами понял, что прививка оспы не была ни демоническим искушением, ни распространеним инфекции? Почему он считал выздоровление не только ответом на молитвы, но наградой за тяжёлый труд в лаборатории? Почему у него оказалось достаточно веры, чтобы испробовать прививку на собственном ребенке? Аргументы Мэзера в необходимости прививок были такими убедительными, что представитель оппозиции бросил гранату в его дом. Он выжил, и одновременно прививка хорошо показала себя в его собственной семье, и так люди заметили, что это действительно помогает. Мэзер был первым урожденным американцем, ставшим членом Королевского общества. Он остается загадкой. Он осуждал астрологию, но хвалил алхимию. Его любимым врачом был алхимик Джон Уинтроп-младший, восхваляемый Мэзером, как «христианский Гермес» — это то же самое, как сказать «христианский язычник» или «языческий христианин».

***

Лучшая оккультная библиотека в колониальной Вирджинии?

Новая Англия была не единственным фронтиром американских колоний, где алхимия и астрология были популярны. Том Тикль был служителем нескольких округов в течение более чем сорока лет. Он должен был взять на себя дополнительные округа, потому что многие были оставлены и запущены, и лень многих из оставшихся служителей практически вошла в поговорку. Он прибыл в 1652 году, когда губернатор Содружества и Протектората Ричард Беннетт был заменен Губернатором короны сэром Уильям Беркли. Беркли был популярным губернатором во время его десятилетнего первого срока, в который он призвал к диверсификации культур в Вирджинии, и к такой независимости, как это возможно в составе короны. С другой стороны, он решительно выступает против государственных школ и его враждебность по отношению к пуританам и квакерам заставила его помочь ввести в действие закон, защищающий чистоту доктрины Церкви Англии.

В 1660 году из-за безвременной кончины губернатора Содружества и Протектората Сэма Мэтьюса Беркли отплыл из Англии, выйдя на пенсию, чтобы быть губернатором снова. Его второй семнадцатилетний срок протекал не так гладко, как первый. Он обратился к Карлу II за финансовой помощью для Вирджинии, но король Англии пренебрежительно написал ему о пользе свободной торговли. В 1674 году амбициозные фригольдеры на границе Вирджинии жаждали защищенных договором земель, которые принадлежали индейским племенам. Губернатор Беркли был дружественно настроен к туземцам. Он считал, что их доброжелательность была необходимой частью процесса превращения Вирджинии в жизнеспособную часть Содружества. Он только что убедил начальников племени Саскуэханноки, что переговоры лучше, чем борьба, когда отряд милиции, не подчинившийся его приказу, атаковал индейское поселение и убил вождей. Саскуеханноки контратаковали со всей силой, сожгли плантации и убили шестьдесят виргинцев.

Беркли хотел строить крепости, чтобы защитить поселенцев вместо предоставления их всех на милость войны. В конце концов он начал инвестировать в меховую торговлю, что зависело от хороших отношений с племенами. Но жители фронтира ворчали, что это был просто предлог, чтобы поднять налоги. Вошёл Натаниэль Бэкон, который, возможно, был кузеном по браку второй жены губернатора. Бэкон был не совсем благодарен, когда Беркли дал ему место управляющего советом. Бэкон стал лидером ворчунов в войне с племенами. Беркли с трудом слышал и имел другие возрастные проблемы, и люди думали, что он слишком слаб, чтобы управлять. Бэкон потребовал военную комиссию, но Беркли отказался. Бэкон всё равно возглавил атаку на индейцев, направив пятьсот колонистов против двух племён, которые еще не были вовлечены в боевые действия. Беркли арестовал Бэкона. Но люди Бэкона пошли к нему на помощь, а затем они вынудили Беркли провести новые выборы, которые поставили союзников Бэкона у власти в Палате Берджессеса, первом съезде местных представителей Америки. Голосование ограничило власть губернатора и дал больше к жителям пограничной полосы (фронтира).

В июле 1675 года, спустя несколько месяцев после широко оплаканной смерти Джона Уинтропа-младшего, военный отряд туземцев напал на отдаленную плантацию Вирджинии. Это не было чем-то необычным за последние тридцать лет, но на этот раз нападения и возмездия продолжались, и война распространилась через границу Вирджинии. 30 июля 1676 года, почти точно за сто лет до рождения Америки, Бэкон и его армия выпустили Декларацию народа Вирджинии, обвинив Беркли в несправедливых налогах, назначении близких на посты и в неспособности защитить местных жителей от нападений племен. Силы повстанцев и лояльные Беркли войска сражались. Шесть недель спустя Бэкон взял Джеймстаун и в странной демонстрации колониального лидерства сжёг его дотла. Это должно было показаться космической справедливостью, когда примерно месяцем позже Бэкон заболел дизентерией и засрался до смерти.

Беркли захватил собственность нескольких повстанцев и приговорил 23 из них к петле. К тому времени, как тысяча королевских красномундирников прибыла, чтобы подавить восстание Бэкона, все кончилось. Комитет расследовал случившееся, и его доклад стал причиной для Карла II отстранить Беркли от губернаторства и вернуть его домой. Тридцать лет спустя в колониях распространилась легенда, что Чарльз прокомментировал: «Этот старый дурак довёл до смерти больше людей в этой голой стране, чем я за убийство моего отца.»

Тиклю удалось пройти через хаос, сохраняя свое здоровье и свое состояние. Он стал печально известен спором о его заработной плате с гражданами, которые управляли его приходом. Он должен был с боем брать аргументы, потому что он стал одним из самых богатых служителей в колониальной Америке. Он владел землей и одиннадцатью рабами-прислужниками. Полковник Скарборо и другие нападали на Тома за его характер. Но Скарборо был печально известен вызовом на сход индейцев, говоря им, что Великий Дух будет говорить с ними, но расстрелял их всех. Он считал это хорошим бизнес-решением. Между тем Тикль проповедовал каждое воскресенье, и он был популярным священником для похорон. Но мы заинтересованы в Томе, потому что его библиотека насчитывала 317 книг, почти такая же большая, как библиотеки Джона Уинтропа-младшего, и Инкриза, и Коттона Мэзера.

Инвентаризация недвижимости Тикля в 1697 году включала всех англиканских и пуританских писателей, которых хорошо образованный англичанин должен был бы знать. Его библиотека включала много книг по личному благочестию. Но оккультная секция была также обширна, особенно хорош набор розенкрейцерских книг, в том числе «The Rosi Crucian Infallible Axiomata; or General Rules to Know All Things Past, Present, and to Come» Джона Хейдона 1660 года. Она также включала «Magia Adamica; or The Antiquitie of Magic and the Descent Thereof from Adam Downwards» Томаса Вогана 1650 года. И каббала была представлена «Reuchlin’s classic De Arte Cabalistica» 1517 года. Его копия книги иезуита-изгоя Атанасиуса Кирхера «Magnes Sirede Arte Magnetica» 1641 года была основным блюдом из герметичных алхимических идей.

В инвентаризацию недвижимости других богатых ранних виргинцев вошли книги по астрологии, алхимии, естественной магии, хиромантии, и пифагорейской медицине. Самыми популярными оккультными авторами ранней Вирджинии были врачи-астрологи, особенно Николас Калпепер, более известный в эти дни за его «The Complete Herbal», которая до сих пор считается стандартной работой по траволечению триста лет спустя, и Уильям Сэлмон, автор эпического трехтомника «Practical Physick. Shewing the Method of Curing the most Usual Diseases Happening to Humane bodies. As all Sorts of Aches and Pains, Apoplexies, Agues, Bleeding, Fluxes, Gripings, Wind, Shortness of breath, Diseases of the Breast and Lungs, Abortion, Want of Appetite, Loss of the use of Limbs, Cholick, or Belly-ache, Appositions, Thrushes, Quinsies, Deafness, Bubo’s, Cachexis, Stone in the Reins, and Stone in the Bladder». К этому можно добавить философские работы Гермеса Трисмегиста, Калида Персикуса, Гебера Арабса, Артезиуса Лонгаэвуса, Николаса Фламмеля, Роджера Бэкона и Джорджа Рипли. Медицинская практика Сэлмона был прямо за воротами больницы Святого Варфоломея в Лондоне. Его интересы включали хирургию, пророчества и технику для определения конкретных эмоций в портретной живописи.

Как писал Даррет Рутман: «В здравом уме и с чистой совестью вирджинец может объяснить свою жалкую охоту на заклинания другого (1626), мог утверждать, что только подкова над дверью защищает больную жену от злых намерений соседской женщины, которая волей-неволей прошла под ней на дороге к жене, говоря черные молитвы у постели жены (1671), мог приписать ведьме смерти его свиней и увядание его хлопка (1698), а в суде встречались дела о клевете, в которых «по его мысли, мрачные предчувствию или лучшему знанию» две ведьмы «пронесли его вдоль побережья и домой, в его собственный дом» (опять 1698)».

***

Гарвардский колледж алхимии

Гарвард был очагом алхимии. От ее президентов до своих выпускников, алхимия была необходимым минимумом изучаемых предметов. Джон Аллин, один из многих алхимиков-выпускников Гарварда, написал в письме к другу, что когда сталкивался с ситуациями, где болезнь может быть поймана трюком, когда некоторое количество золота зажато между зубами и десной, и, по-видимому, чистота золота отразит причины болезни.

В июле 1672 года выпускник Гарварда, который ушел, чтобы получить степень в Кембридже, вернулся. Леонард Хоар прибыл в Бостон с письмом от тринадцати влиятельных служителей-нонконформистов, которые помогли заплатить за новый Гарвардское здание. Они настоятельно призвали нанять Хоара в качестве нового президента Гарвардского колледжа, так как восемнадцать лет президентства грозного защитника баптизма Чарльза Чонси закончилась его смертью. (Четверо сыновей Чонси стали алхимиками, как дорогой старик-отец.) К тому времени, когда новое здание было закончено, а его квартиры и зарплата были подготовлены, Хоар Hoar зарабатывал свой хлеб проповедью. В декабре того же года Хоар стал президентом Гарварда. Хоар, друг Роберта Бойля, планировал добавить исследовательский центр к основному учебному плану гарвардского классического образования, как это практикуется в Европе.

Планы Хоара для Гарварда включены в его собственных словах: «Большой хорошо защищенный фруктовый сад и огород для студентов, пристрастившихся к посадке; ergasterium для механических причуд; и химическая лаборатория.» Хоар добавил, что чтения, которым занимались его ученики, было недостаточно, они должны получать практический опыт. Президент Гарварда отправил своему другу Бойлу некоторые местные ягоды Новой Англии, которые он собирал, описывая процесс дистилляции, который он использовал, чтобы произвести лекарство против колик.

Но Хоар был непопулярным аутсайдером. Отец его жены Бриджит был одним из цареубийц, из 59 комиссаров, которые голосовали единогласно казнить короля Карла I. По неизвестным причинам, возможно верности к доморощенному президенту Гарварда, которого они ожидали, студенты быстро теряли уважение к Хоару; они передразнивали его жесты и речь. Это не помогло его популярности, когда он приказал выгнать студента за хулу на Духа Святаго. Студенты отказались посещять занятия в знак протеста, пока только три студента не осталось к концу 1673 года. Одним из них был Самуил Сьюэлл, магистрат в процессах над салемскими ведьмами, единственный судья, который публично выразил свое сожаление, спустя годы, призывая к дню молитв, поста и искупления. Сьюэлл был одним из немногих, стоявших за Хоара, когда зашумели голоса за его отставку, но безрезультатно, в 1675 году Хоар был вынужден уйти в отставку. Коттон Мэзер считал, что горе Хоара было настолько сильным, что это его ослабило, и туберкулез быстро его доконал.

Но десять лет спустя алхимическое видение Гарварда Хоаром оживет опять с помощью Карла Мортона. Мортон родился в Корнуолле и получил образование в Оксфорде, где он изучал экспериментальную сторону натурфилософии. Он прибыл в Новую Англию в 1686 году, после того, как судебные действия против него за его особые религиозные взгляды выгнали его из Англии. Мортон был назначен президентом, но позиция была заполнена до его прибытия. Вместо этого он стал первым вице-президентом Гарварда и членом корпорации колледжа. Он писал учебники логики и физики для колледжа, последний наполнен алхимическими знаниями и был почти практическим руководством для экспериментов. Его лекции по философии были слишком популярны или слишком радикальны, или и тем, и другим, и хотя он читал их только в своих аудиториях, он попал в беду, и ему пришлось остановиться. Возможно, его худшей виной было поощрение процессов над ведьмами Салема. Но не может быть более отчётливой иллюстрации великой пропасти между алхимией и колдовством в ранней Америке, чем привлечения стольких алхимиков в преследовании ведьм, хотя сегодня оба вида деятельности помечены, как разновидности оккультизма, и, кажется, идут вместе в людском воображении. Мортон также отклонил астрологию, как дело дьявола, когда ей нечасто случалось быть правдивой, несмотря на его использование астрологических символов и практики в алхимии.

***

Общество «Женщина в Глуши» и Эфрата

Джон Джейкоб Циммерман был профессором Гейдельбергского университета, лютеранским служителем, когда его большой интерес к астрологии, библейским пророчествам и математике сочетались в предвидение о дне приближающегося конца света. Циммерман убеждал сорок молодых ученых присоединиться к нему в том, что он скромно назвал «The Chapter of Perfection». Они собирались путешествать в Америку, чтобы ждать конца света, делая добрые дела до сих пор. К сожалению, Циммерман был Моисеем сообщества в более чем одном пути. Он умер незадолго до того, как корабль приплыл к новому миру, передав руководство 21-летнему ученому с трансильванском акцентом Йоханнесу Келпиусу.

Поэт битников Кеннет Рексрот, возможно, был восково-поэтическим, когда он утверждал, что Келпиус «доказал свои полномочия, успокаивая волны в сильный шторм» при пересечении Атлантики. В 1694 по приглашению Уильяма Пенна Келпиус и другие ученые покинули континент, который, как они думали, безнадежно испорчен для того, чтобы основать коммуну, названную «Общество Женщины в Глуши». Женщина в глуши, по библейской «Книге Откровения» — пассаж, гораздо любимый сегодняшними христианскими сервайвелистами. Келпиус был назван первым композитором в истории Пенсильвании, и «Woman in the Wilderness» было первым сообществом со своим органом в Америке.

Учредители «Woman in the Wilderness» объединили свои средства, чтобы достичь Америки, и теперь они делили имущество и работали одинаково. Сорок учёных построили дом собраний сорок на сорок футов с сорока комнатами, которые они назвали скиниями (молельнями). Сверху они построили астрологическую обсерваторию с установленными телескопами. Днем они практиковали ремёсла врача, переплетчика, юриста, часовщика, педагога и строителя. Они выращивали травы и овощи. Ночью они наблюдали за звездами, ища признаки конца. Они объединились, чтобы изучать алхимию и каббалу, труды Гермеса Трисмегиста, и мистиков Майстера Экхарта и Якоба Беме. Когда один из сорока умирал или решал оставить их, его сменял следующий из длинной очереди добровольцев дома, в Германии.

Эта странная группа, объединённая вокруг обреченности мира, продолжала практиковать целибат в ожидании апокалипсиса даже если его не случалось до установленного дня. Келпиус несколько раз обращался к звездам для исправления расчетов, прежде чем начали закрадываться сомнения. Должно быть это было красивым местом, но оно становилось все менее романтичным, когда вы обнаруживали некоторых, включая самого Келпиуса, спящими, как отшельники в пещерах.

Келпиус умер в 1708 году от туберкулеза, но община просуществовала до 1740 года, когда, уменьшившись лишь до семи мужчин, она пригласила Конрада Бесселя. Бессель начинал как пекарь, но религиозное откровение направило его в «Woman in the Wilderness». Он сформировал новое сообщество с обителью в центре, названное «Camp of the Solitary», более известное как «Ephrata». Женатые участники жили на близлежащих фермах, но мужчины и женщины в обители были холостяками, они носили белые одежды, практиковали ненасилие, исполняли священные гимны, и были первым вегетарианским сообществом в американской истории, кроме дня причастия, когда они ели баранину. Сходство с Orphism очевидно.

Бессель был не только духовным лидером, он также играл на скрипке, сочинял музыку и писал гимны, исполняемые на четыре, пять, шесть и семь частей гармонии. Он вёл в «Ephrata» школу пения, где посвятил себя применению принципов алхимии в пении. «Chronicon Ephratense», летопись истории обители, говорит о науке пения: «Эта наука принадлежит больше к ангельскому миру, чем к нашему.» Историк «Ephrata» Юлиус Захсе описал музыкальную концепцию Бесселя: «Эта особая система гармонии была оригинальной эволюция из мозга Мага и имеет особую честь быть первым оригинальным трактатом о гармонии, который будет опубликован в западном мире.» Мы не знаем точно, что Бессель имел в виду, когда он назвал музыкальные ноты «буквами», написав: «особое внимание должно быть применено, чтобы выявить отличительные качества каждой буквы; и это требует такого усердия и стоит так много труда, что мы не можем здесь описать это.» Чтобы вырастить то, что он назвал ангельским голосом, певец должен был отказаться от мяса, молока, сыра, яиц, бобов и меда. Вода была приемлемой, но не тогда, когда чрезмерно использовалась в кулинарии, потому что это может стать причиной превращения пищи в «неестественный деликатес».

Ролик с записью хора Ephrata Cloister, Disit Maria.
Музыка Ephrata не может быть точно воспроизведена, так как специальная техника подготовки певцов утеряна.

«Ephrata» импортировала из Германии одну из самых ранних печатных машин в колониях, которая теперь находится в коллекции Джуниата колледже в Пенсильвании, пресс по-прежнему функционирует. «Ephrata» также начала печатать в Америке романы готическим шрифтом, где каллиграфия встречается с искусством иллюстрирования.

Несмотря на его спокойные мероприятия, Бессель был вспыльчивым, и хроника записывает свои двухчасовые тирады, обращённые к его певцам, которые никак не могли быть достаточно чистыми или работали недостаточно старательно. Большинство репетиции заканчивалось слезами. Но результатом был музыка такой мифической красоты, что культурные посетители, которые бывали в оперных театрах Европы, говорили, что она очаровывала их больше, чем любое другое пение, которое они когда-либо слышали.

В «Ephrata» телескопы все еще смотрели на звезды, ища признаки ожидаемого Второго пришествия, но никаких точных дат больше не предлагалось. Слухи о сексуальных злоупотреблениях были единственным возможным исходом, когда местные девушки начали дезертировать из их семей, чтобы соединиться. Позже «Ephrata» стало медицинским центром для раненых солдат Континентальной армии Вашингтона во время битвы за Брендивайн во время американской революции. Но сообщество медленно вымирало. Когда последний целибат умер, женатые фермеры «Ephrata» стали немецкими баптистами Седьмого дня.

«Женщина в Глуши» и «Ephrata» были заявлены в качестве первоначальных розенкрейцеровских общин возникшей в начале 20-го века общественной организацией американских розенкрейцеров AMORC. Здесь снова мы сталкиваемся с размытым определением розенкрейцеров. Как термин «New Age», это значит много разных вещей, от любого вида мошенничества до пути к истине, в зависимости от автора мнения. В обители «Ephrata» обители были те же заботы, что и в «Женщине в Глуши»: астрология, духовная музыка, труды немецких мистиков и эзотерическая интерпретация Библии. Но нет никаких доказательств, что они были розенкрейцерами. Конечно, как всегда, если бы они были розенкрейцерами, им запрещено было бы об этом упоминать. Но самым удобным определением кажется обобщение а не частности. Может быть, вы могли бы сказать, что они были ответвлением контркультуры розенкрейцеров, как так называемые хиппи были ответвлением битников. К тому же эти общины не планировали ничего, соответствовавшего действиям тайного общества, но скорее это была коллективная деятельность многих лиц, желающих внести вклад в великий проект лучшего будущего.

***

Алхимия в Америке

По 1720 год алхимия как культурная сила несколько ослабла в колониях, когда ортодоксальные силы собрались вокруг традиционных церквей, и публикация и импорт духовно противоречивых книг были подавлены. Каждому поколению в каждом штате напомнили, что оккультизм, в который теперь часто включали алхимию, а также колдовство, был запрещен. Алхимия была опущена в мир фольклора и мошенничества. Тем не менее, в 1720 году Коттон Мэзер по-прежнему жаловался на местных жителей, использовавших оккультные методы, чтобы вылечить свои болезни. Чарльз Мортон обменялся письмами с Бенджамином Франклином о философском камне в 1773 году. Но в 1774 году сатирик писал о «благообразном старом приятеле» в «домашней деревенской одежде», треплющемся об алхимии и астрологии, попивая вино в таверне Нью-Джерси.

В 1785 году в городе Алтуна, штат Пенсильвания, была опубликована таинственная книга «Secret Symbols of the Rosicrucians from the 16th and 17th Centuries». Большая часть текста была на немецком языке. Щедрые иллюстрации перемежали алхимический символизм с цитатами из Библии, ясно показывая влияние теософии Якоба Беме. Титульный лист анонсировал: «Простой алфавитный буклет для молодых студентов, ежедневно практикующих в школе Святого Духа, делающий это ясным для глаз через живописные фигуры для упражнений Нового года в Природном и Богословском свете, изложенный братом Братства Розы и Креста …»

Преподобный Эзра Стайлс, президент Йельского колледжа с 1778 по 1795 год, изучал алхимию, хотя он отрицал это в письменной форме. «Вперемежку среди моих разнообразных произведений можно найти признаки уважения розенкрейцерской философии, которые могут побудить некоторых представить себе, что у меня есть больше знаний о этому вопросу, чем я показываю на самом деле. У меня вообще нет знаний в этой области. Я никогда не видел ни трансмутацию, ни преобразующий порошок, ни философский камень; я вообще ни разу не разговаривал ни с одним известным мне адептом. Единственный человек, которого я когда-либо подозревал, как реального и истинного адепта, был рабби Тобиас из Польши, но он уклонился от моих вопросов и ничего мне не сообщил, я считаю, он был всего лишь предположительным философом. Я знал 2 или 3 лица (например, судью Данфорта и мистера Веста), которые считали реальным философский камень, но ни один из них не получил его когда-либо. Они лишь гипотетические и спекулятивные философы и таких, как доктор Франклин сказал мне, было несколько в Филадельфии… Я никогда не пробовал и не делал эксперимент с печью или Alembic за всю мою жизнь. Я не разбирался в книгах адептов; я видел лишь некоторые книги этих авторов, и читал лишь немного, возможно, недостаточно, и что я прочитал вместе не было бы не равно даже объёму «Octavo Volume». Я бесконечно мало знаком с этим, менее, чем с любой другой из наук, упомянутой в Энциклопедии литературы. Я никогда не абсорбировал экстракт Sulpher of Gold in Terra. У меня нет никакого практического знания дела. Немногие идеи, которые у меня есть об этом, только фантазии, предположения и спекуляции.» Он, конечно, знал многие детали предмета, о котором, как он утверждал, совсем ничего не знает.

Другой видный американец, обращавшийся к алхимии, не связанной с лабораторией, был генерал Этан Аллен Хичкок, друг Авраама Линкольна, преподаватель Эдгара Аллана По, Роберта Э. Ли и каждого генерала Союзных войск гражданской войны. Он пересмотрел исследования алхимии, когда он опубликовал «Remarks Upon Alchemy and the Alchemists» в 1867 году, утверждая, что алхимия была более духовным путём, чем наука. У Юнга был тот же подход в своих алхимических исследованиях.

Обвинения в колдовстве продолжались в 1700-ых, некоторые доводились до суда, но никогда больше до приговора. После рождения Соединенных Штатов в 1776 году алхимики, гадалки и ведьмы вскоре исчезли в лесной глуши американской культуры, став курьезом, хотя их методы не полностью вымерли и часто цветут с новой популярностью, например в конце 20-го века в движении «New Age».

Поколения историков полностью игнорировали эти смущающие алхимические и астрологические корни, вместо этого подчеркивая только христианский мейнстрим. Они тщательно облагородили определенных алхимиков, объявляя их ранними химиками. Лишь в последние десятилетия появились академические авторы ответили на этот вызов, представляя алхимиков ранней колониальной Америки во всей противоречивости их славы. Влияние этого ранее скрытого источника американской культурной идентичности не может быть более очевидным.

Америка — это алхимический эксперимент. Американцы по-прежнему одержимы магическим лечением, таблетками, которые омолаживают, трюками, которые метафорически или (еще лучше) действительно превращают свинец в золото. Наши любимые телепередачи, как «American Idol», как правило, основаны на процессе перегонки. Из бесчисленных элементов возникает один чистый продукт, готовый сделать кого-то богатым. Тот же самый процесс дистилляции очаровывает нас в спорте, когда мы болеем за чемпиона. Вот почему мы окружаем генеральных директоров и миллиардеров таком почётом, как будто они являются редким золотом, в то время, как мы — простой свинец. Наши комиксы и популярные фильмы, основанные на них, рассказывают о неприспособленных героях-ученых, которые объединяются вместе, часто в тайне, чтобы спасти человечество. Можно утверждать, что стремление алхимиков и цели розенкрейцеров вдохновили реформаторов американского образа жизни больше, чем любое другое культурное влияние, включая конфессии христианства. И как наши алхимики-основатели, мы по-прежнему одержимы концом света. Так что когда в следующий раз кто-то напоминит вам, что Америка была основана христианами, кивните головой в знак согласия и скажите: «Да, христиане: алхимик, астролог, неоплатонист — все христиане.»

ПРИМЕЧАНИЕ:

У пуритан нет "священников". Вместо них так называемые "министры".
Но я (переводчик) использовал слова "пастор", "священнослужитель", "священник" для большей понятности смысла статьи.

_________________

В оригинале - "Тайная доктрина как магистральный сюжет притчи о деревянном мальчике". Статья доктора искусствоведения, доцента кафедры истории культуры Кельнского университета Трейсмора Гесса, опубликованная в 1997 году в журнале "Зеркало семиотики". Перевод с немецкого)


Введение

Каждый, кто читал работы Проппа, посвященные культурологическому разбору волшебных сказок, знает, что любая сказка развивается по мис­териальному сюжету. Главный герой - Ганс-простак - являет собой образ неофита, которому предстоит выполнить невыполнимое, пойти в "тридевя­тое царство" и найти там "то, не знаю что". Пространство сказки за пределами привычного мира, т.е. родной деревни, города, дома, "своего царства" - не что иное, как теневой мир, пространство смерти. В этом пространстве герою предстоит отвоевать у небытия символ вечной жизни (царскую дочь, Прекрасную Принцессу, живую воду, молодильные яблоки и т.д.) Герой спускается в царство теней, подобно Орфею, что идет за Эв­ридикой, преодолевает тысячи искусов, побеждает демонов (Злые волшеб­ники, чудовища, силы природы), исполняет свой обет - и таким образом побеждает смерть. В награду ему дается возлюбленная (царская дочь или дочь побежденного Чародея), но она - не что иное, как Знание о Смерти, даже Сама Смерть, которая перестала быть враждебной. Она стала сотруд­ницей, женой, и вечно стоит за левым плечом. Поскольку главное знание, вынесенное героем из своего путешествия - знание о том, что смерть не властна над духом. Душа бессмертна.

Этот сакральный сюжет лежит в основе эзотерических культов древ­ности, мистерий Таро, мистерий Одина и Вакха. Неофит уподобляется уми­рающему богу (Гору, Озирису, Бальдру, Вакху), переживает собственную смерть, будучи принесенным в жертву - и воскресает обновленным.

Подоб­ная мистерия, именуемая Мистерией Царства, согласно реконструкциям те­ософов, лежала прежде в основе раннехристианских культов, но позже была вытеснена вследствии тенденции экзотерического прочтения и массовой популяризации вероучения.Выйдя из употребления и перейдя в ранг эзотерики, мистерии древ­ности сохранились в недрах гностических орденов средневековья, среди тамплиеров и мальтийцев, и были впоследствии переняты у них розенкрей­церами. В ложах иллюминатов, "Золотой Зари" и рыцарей Шотландского ри­туала, из которых выкристаллизовались масоны, эти мистерии были сохра­нены за счет помещения их в известные литературные сюжеты. Как извест­но, к розенкрейцерам принадлежал Вильям Шекспир (известный среди пос­вященных и как Фрэнсис Бэкон. Одни имена его героев о многом говорят: Розенкранц (Розенкрейц) и Гильденстерн (Гольденштерн) - Розовый Крест и Золотая Звезда), Уильям Блейк, Амброз Бирс. А.С.Пушкин входил в одну из масонских лож и изложил тайное знание в своей сказочной поэме "Рус­лан и Людмила".


Путь посвященного. От Страны Дураков - к Небесному Театру


Ярчайшим примером деятельности представителей эзотерических лож является сказка о деревянном мальчике Пиноккио, известная в России как "Приключения Буратино". Пиноккио - это кукла, марионетка, которая на­ходится в плену иллюзий "тварного мира". Но получив Золотой ключик - золотые ключи от рая, хранимые апостолом Петром и сияющие на официаль­ном гербе Ватикана - Пиноккио получает "пропуск на небеса", к обители высшего знания. Он становится человеком. В лице Пиноккио мы имеем ал­люзию на грешного "профана", "мертвую натуру", которая из голема ста­новится "человеком", то есть рождается в духе. Это пример язычника, принявшего Христа.

Еще более любопытно обстоят дела с Буратино. Он родился из полена на берегу Средиземного моря (где, кстати, располагается и Палестина), у него нет матери, но есть приемный отец, плотник Карло (Иосиф). Бура­тино - плод непорочного зачатия. Сравните с линией Христофора - при­емного сына, не имевшего матери - из романа признанного алхимика от литературы Гюстава Майринка "Белый доминиканец". Больше всего на свете оба героя (Христофор и Буратино) жаждут знания, и приемные отцы пре­доставляют им Скрижаль (Красную Книгу читает Христофору его предок, плотник Карло покупает Буратино Азбуку). С этой Азбукой Буратино отп­равляется в школу, но по пути отвлекается на соблазны материального мира (представление в театре), меняет Азбуку на билет и оказывается в балагане - мире-перевертыше, мире-иллюзии, наполненном куклами, а не людьми. Буратино заперт в искаженном мире мертвой материи и блуждает по нему, обуреваемый страстями и страхами. Он, низвергнутый в ад "плотного мира", начинает свое мистериальное восхождение.

Главный враг Буратино - дьявол-кукловод, Директор Театра (вспом­ним розенкрейцера Шекспира, сказавшего: "Весь мир - театр!"), Кара­бас-Барабас. Карабас являет собой один из семи смертных грехов - Жад­ность (Потребительство). Его "свита" - Дуремар (Уныние), Тарабарский король (Гордыня), Лиса Алиса (Ложь) и Кот Базилио (Зависть), бульдо­ги-полицейские (Гнев, агрессия). Сам Буратино обуреваем ленью и пос­пешностью в суждениях. Поэтому он мечется между слугами Карабаса, суть смертными грехами, принимая их за союзников. И в результате оказывает­ся в Стране Дураков.

Пресловутое "Поле Чудес" - не что иное, как дь­явольский аттракцион, где главной приманкой выступает все та же Жад­ность. Неофиту не хватает терпения, сосредоточенности и Веры, и он, подобно Христу, оставлен умирать привязанным к дереву (стоит вспомнить мистерии Одина и пригвожденного к ясеню Бальдра, бога-спасителя скан­динавского пантеона. А так же аркан алхимии - карту "Повешенный", пос­кольку, как и на ней, Буратино повешен за ногу вниз головой).
И тут является спасение - это Венера-Любовь, Мальвина, Анима это­го кукольного мира. Она врачует тело, но врачевать душу ей не дано - ведь Буратино все еще неофит, и собственная лень не дает ему поднять­ся. В действительности, истинного Знания Мальвина дать не может, ее функция - Воспитание чувств, она проводник Вечной Женственности, а истинное Знание только в Боге. Гонцом Истинного Знания выступает Меркурий-Пьеро, Поэт. Еще раз вспомним традицию розенкрейцеров считать литературу посланием че­ловечеству, а поэта объединять с пророком (пример - у того же Пушкина). С этого момента Буратино перестает быть неофитом истановится Посвящен­ным. Его врагам - грехам материального мира - противостоят Белые Учи­теля: Черепаха Тортилла (Бенефактор, хранитель Ключа от врат), Сверчок (Страж Порога, образ алхимика и розенкрейцера) и Папа Карло (Отец Не­бесный, чья каморка и есть - дверь, к которому мечтает вернуться блуд­ный сын и которого он молит о помощи). Явление Папы Карло во время фи­нальной схватки - это явление "Бога из машины", чудо, признание Отцом Сына.

Буратино, преодолевший искусы, получивший Ключ от Рая, где он на­шел свою Книгу-Азбуку, хранимую розенкрейцером-Сверчком - не кто иной, как Мессия "кукольного мира", спаситель для всех, кто уверовал в него. Вместе с освободившимися куклами, по своей воле покинувшим театр Кара­баса и устремившимися за Буратино, он являет собой главу нового Орде­на, Истинного Братства. Дверь в стене закрывается перед лицом "призем­ленных", алчных преследователей. А за дверью находится Новый Мир - мир высшей любви и справедливости,  где  всем  дается  по заслугам. Здесь есть даже Новый Справедливый Театр, где всякая Игра - бесплатна. Вспомним, что Небеса, где правит Творец - Великий Архитектор - в соот­ветствии с воззрениями розенкрейцеров есть место Работы и Завершения Делания, а не лени и аморфного блаженства.

В идее Небесного Театра реализована каббалистическая модель "что вверху - то внизу". Небеса как место, где все вещи даны в их опти­мальной, "идеальной" форме - одна из главных идей розенкрейцеров.

Притча о Буратино, несомненно, является отражением Тайной доктрины и успешно реализует в литературе мистерию Царства. При более под­робном анализе читатель-неофит сможет разбить путь восхождения Бурати­но "на небо" по арканам Таро либо по чакрам, а все его окружение упо­добить символам планет или тонких тел. Но этот духовный подвиг мы ос­тавим ему для самостоятельной работы.

*************************************

- Да, это репост. Ибо я ленив

Но полезный репост. В нем, если всмотреться, виден генезис и развитие современных религиозных течений. Как, впрочем, и всей мистической основы мышления современного человека. Ведь наш "рациональный" образ мыслей, наше сухое, прагматичное существование, в котором, кажется, эмоции и фантазии остаются слабым, а для сильных это лишь развлечение (как сказал поэт: "грубым даётся радость, нежным дается печаль") - на самом деле всё это рацио держится на трёх слонах - Чувствах, Фантазии, Личном_опыте, стоящих на черепахе Наследственности, плавающей в океане Тёмной Материи Непознанного.

Также и наши "науки" стоят на аксиомах, сформулированных ещё Человеком Мистическим...

И получается, что сказки-мифы-предания - это зашифрованное Знание. Знание о том, что там, за занавесками "науки" и "религии", чудовищный (или невыносимо прекрасный?) мир Непознаваемого.

_________________

очень точно подмечено. Класс!

Те, кто хоть немного интересуется тайными обществами, отдают себе отчет что тамплиеры и масоны, это совершенно разные организации. Если к примеру о тамплиерах есть какие-то официальные документы, письма и прочие подтверждения, то происхождение масонства до сих пор окутано туманом. По мнению одних, масонство существовало от сотворения мира, другие утверждают, что первый масон родился на момент основания лондонской Великой Ложи в 18 веке.